Нет вестей от бога

[carcharhina]

Название: Нет вестей от бога
Каноны: "Отблески Этерны", вселенная книг "Полковнику никто не пишет" и "Сто лет одиночества" Г.Г. Маркеса
Размер: мини, 1190 слов
Пейринг/Персонажи: Робер Эпинэ/Селина Арамона, Робер Эпинэ/Айрис Окделл
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Чтобы отправить письмо в Олларию, нужно семь таллов, у меня было только пять. Тогда я заложил миксер и фен жены. Узнав об этом, она сказала: «Не хватало только, чтобы ответ оказался плохим».
Примечание/Предупреждения: модерн!АУ с точки зрения фандома ОЭ


— Знаешь, однажды я купила туфли. — Селина потерлась носом о его плечо, сдвинулась ниже, прикусила сосок и начала наматывать на палец темные завитки волос на груди. Робер поморщился и мягко отвел ее руку. — Это были настоящие «марикьяра», за семьдесят четыре талла. В Алвасете — они тогда только перешли на наши деньги, помнишь? Цены в магазинах писались в столбик: вверху короткая цифра в таллах, внизу — трехзначная, в орах. Ты не помнишь? Люди ходили по магазинам с калькуляторами, разглядывали бумажки с четырьмя солнцами и башнями на свет… Ты не слушаешь…

Робер приоткрыл один глаз, смешно фыркнул и притянул ее к себе, устраивая голову во впадинке плеча.
— Правильно, — тихо пробормотала она, — так мне не видно, что ты спишь… По крайней мере, не храпи громко, пока я говорю, ладно?..

Это были мягкие замшевые черные туфли, на невысоком подбитом каблуке, с непременным ремешком через подъем. Туфли для танцев — каждая упакована в отдельный мешочек из плотной белой сетки с напечатанным на ней синей краской стилизованным изображением танцовщицы. Мешочек затягивался черным шнурком.

Селина Арамона приехала рано, на улицах еще можно было дышать, и магазин был закрыт. Она пошла от главной площади Алва Медина, с фонтаном, вверх по улице, повернула налево и снова налево. В баре на углу пили шадди, мед, воду, ром, курили и крепко ругались, глядя на неяркий треснутый экран старого телевизора. Играл «Реал Оллар».

Она села у стойки, положила на нее рюкзак, на него — руки, а сверху пристроила хищный треугольный подбородок мещанки, который не удавалось скрыть никакими хитростями макияжа.
— Вы подаете шоколад с пончиками?
Тощая чернявая девица глянула на нее боком, словно с картины Лэнтиро:
— Ты еще кто?
На Селину посмотрели поверх пивной пены, над тарелкой с яичницей и даже из-за сигары. Не отрывались только от футбола.

— Я сказала… ты знаешь, что я сказала? Я сказала: «Я танцовщица!» — представляешь?
— М-м-м…
— А она, она, знаешь, тогда так выгнулась вся, словно ее внезапно прихватил радикулит, уперла кулак в поясницу и выкрикнула, ну, вот как они гортанно все так говорят в Кэналлоа: «Танцовщица, х-х-ха! Танцовщица! Танцуй!»… Ай! Ты что? Я думала, ты устал…

Она засмеялась и уперлась ладонями в его грудь, когда он перекатил ее на себя, усаживая сверху, и поддержал под бедра.
— Танцовщица? Танцуй!
Селина засмеялась и зажмурилась, чуть склонив голову набок, как будто ее здесь не было, как будто это не ее бедра начали медленные тягучие движения по кругу, всегда только вправо, никогда против часовой стрелки. Потом она замерла и выдохнула, откинув голову назад. Он приподнялся — чуть резче, чем хотел, потому что она вскрикнула и вцепилась в его плечо ногтями. Ее кожа пахла солью и крупными белыми цветами юга. По шее стекала струйка пота.
Снаружи наливалась колючая сухая жара плоскогорья.

Меньше чем через год маленькие блестящие гвозди, которыми были подбиты танцевальные туфли, начали высыпаться из темных дырочек в плотной коже подошв.
Селина пришла к матери, держа их в руках, и спросила с обидой:
— Это же настоящие «марикьяра»!.. Почему?..
Та вскинула крупную некрасивую голову с тяжелым узлом светлых волос на затылке и пренебрежительно бросила:
— Ну а делал-то кто?

— И вот весной — ты был в Эпинэ, а мы с Айрис ездили на Марикьяру, в отпуск, ты не помнишь?.. Ну, и мы там пошли в порт, там канатная дорога над бухтой… Поднимаешься в такой трясущейся и гремящей вагонетке на самую вершину скалы, жутковатый аттракцион для скучающих лавочников, и я вспомнила это: «Ну а делал-то кто?»… Эй… ладно…

***

Пуэрто Астрапэ стоит на берегу длинного мыса, образующего одну из сторон гавани, способной вместить разом до полутысячи судов. По его мостовым стучали солдатские сапоги и шаркали башмаки пьяных матросов, проезжали в каретах почтенные негоцианты, высекали подковами искры из камня чистокровные мориски под седлами наследников богатейших родов. На берегу дремлют мангровые рощи — у высоко поднявшихся из земли корней вода мутнее и спокойнее, в ней отражается небо.

Айрис Эпинэ, в девичестве Окделл, резко дернула стул на себя, села, закурила, подалась вперед. В панорамных окнах отражался, двоясь, сложенный уже при Олларах нелепый громоздкий собор Святой Октавии — бело-желтый известняк в жгуче-синем небе. Улицы в послеполуденный зной были пусты, напротив, в куцей тени спортивного «линарца», пряталась бездомная собака.

— …В целом нормально, на втором году веселые простые ребята, которые никогда не слышали ни про Дидериха, ни про Веннена, что не делает их хуже в собственных глазах, поэтому с ними легко. Старшие не знают Веннена, но уже считают, что, возможно, это делает их глупее. Они надменны и… в самом деле глупы. — Она резко смяла в пепельнице сигарету, на окурке остался след размазавшейся помады.

Робер кивнул, подозвал взглядом официанта. Она тряхнула головой:
— Нет, я ничего не хочу. — Снова закурила, передумала, смяла сигарету, подперла рукой щеку. — Я принесла им читать Даро — помнишь, хроники завоевания? Ну что ты киваешь с умным видом, я же знаю, ты тоже… На то, о чем слышали раньше, они были согласны… — Она усмехнулась и махнула рукой: — Закажи мне шадди. Нет… матэ! Да. Матэ. Ну вот, эти хроники были начитаны на пленку с ужасающим южным акцентом, а в распечатке — талигойский текст и литературный перевод. Я… ну, ты знаешь, я несколько экзальтированна… Да, мне это известно! Я читала в нем с трудом выносимое напряжение уже пришедшей грозы, замершее перед тяжелым ливнем небо, в сером плотном воздухе не дрогнет ни один темный пыльный лист. Рубашка врача была грязноватой, влажной и тяжелой, полковник сверкал серебром пуговиц на синем, кричали кошки и женщины во дворах. Предчувствие, ожидание и веселый яростный ужас скалились с каждой строчки… — Она засмеялась и запустила руки в волосы.

Робер потянулся к ней через столик, она дернулась и снова засмеялась:

— Ну, ты же помнишь? Там речь идет о гражданской войне… Мои бедные студенты вяло пробились через первую страницу и взмолились: «Давайте дальше не будем, та-а-а-ак скучно». — Она скривила губы и засмеялась. — Скучно! Это очень сильная вещь, потому что военный и врач — по разные стороны баррикад, врач подходит к окну и видит паутину с паучьими яйцами, стервятников на крыше, он говорит: «Сейчас вы заплатите за двенадцать убитых, полковник…» Я спрашиваю: «А вы вообще поняли, о чем это?» — и они говорят: «Ну да, там один человек вырвал другому зуб, а можно все эти слова не учить, они вряд ли пригодятся». И у всех девочек волосы, знаешь, такие… цвета дешевой краски, сухие, ломкие, с желтизной, все хотят быть, как Ее Величество… Они говорят: «Ничего не понятно и всех зовут Рамиро»… У меня с собой, вот! — Она рывком распахнула огромную ярко-красную лаковую сумку с позолоченной застежкой и сунула ему стопку измятых листков. — Там три страницы всего. Я подожду.

Робер протянул руку, попытался улыбнуться и сказал: «Эй, здесь не на талиг! А… понял, сначала так, потом перевод…» Айрис молча курила и хмурилась, пока он сосредоточенно читал. Кондиционер гудел негромко и успокаивающе.

Он дочитал, положил бумаги на стол и потер переносицу, хотя был без очков.
— Понимаешь… если не знать… я имею в виду, не интересоваться историей, помимо фактографии… Ну… вот то, что ты говорила — напряжение, нагнетание, атмосфера… вообще-то этого довольно просто не заметить.
— Это магический реализм. Это не литература, а на самом деле… Тебе не понравилось?
— Меня не очень впечатлило, — сказал он мягко и встал разлить матэ по высоким чашкам, покрытым изнутри голубой глазурью.
— Тогда это я виновата, что им скучно.
— Никто никогда не виноват, что кому-то скучно. Это от бедности. Духа. Вот как у меня, да? И вообще ты там не затем, чтобы их развлекать.
— Ты… — она замялась. — Привез мне что-нибудь? Мне не передавали?..
Он удивился и нахмурился:
— Ты ничего не просила… Должны были что-то передать?
— Нет, — солгала она, глядя ему в лицо ясным детским взглядом. — Ничего. Мне никто не пишет.

***

Первые месяцы лета выдались жаркими и засушливыми, растекалась краска на потных женских лицах, подскочили цены на пресную воду. Кансилльер Талига раздраженно дернул плотную портьеру фамильного алого цвета, зачем-то снял перстень с печатью в виде застывшего в прыжке оленя и сжал его во влажной ладони. В послеполуденный зной пустели улицы, в куцых тенях прятались бездомные собаки.

— Всем известно, что герцогиня Окделл — прошу прощения, Эпинэ — бредит Кэналлоа и его древней историей. Полагаю, не стоит прерывать ее, вне всяких сомнений, приятное пребывание на юге нашего государства ради его мало интересующих достойную эреа северных дел. И с ней там, кажется, компаньонка?..

— Ну а сам герцог?

— Говорят, он порядком тронулся умом… после того как очнулся в поезде, везущем к морю три тысячи трупов повстанцев. Впрочем, это неудивительно.

Кансилльер промокнул губы платком и отшвырнул его в сторону. Тонкая ткань с вышитым золотом вензелем накрыла растрепанный том «Истории Багряных Земель».

Граф Валмон обозначил кивком легкий поклон и вышел.

***

Прозрачный горячий напиток сбегает по толстым стенкам на дно, скапливается там и темнеет. Вечерами ягуары сыто рыкают в приземистых зарослях горячего кустарника. Иногда самый нахальный встает на задние лапы и свешивается тяжелой мордой через низкий забор — тогда Айрис метко запускает в него вазой или золотой тарелкой из мастерской Робера. Зверь взвизгивает и проваливается вниз, трещат сухие ветки. Айрис и Селина качаются всю душную ночь в плетеных креслах на веранде с выцветшими узорами на стеклах, прикрытых рваными белыми занавесками Луизы. Селина сосет палец, и глаза ее вспыхивают желтым. Днем они привычно закапывают свежие трупы с удивленными лицами и спутанными волосами. Недавно Айрис стала считать у одного зубы, но сбилась, разозлилась и закричала. Селина спокойно орудует лопатой, никогда не разгибается и тихо хихикает. Звенят москиты.